Неточные совпадения
Это не дикари, а народ — пастыри, питающиеся от стад своих, патриархальные люди с полным, развитым
понятием о
религии, об обязанностях человека, о добродетели.
Исправляются Евангелие и
религия: это, дескать, все мистика, а вот у нас лишь настоящее христианство, уже проверенное анализом рассудка и здравых
понятий.
Я понимаю, что религиозность самая горячая может быть доступна не только начетчикам и богословам, но и людям, не имеющим ясного
понятия о значении слова «
религия».
Никогда не было еще народа без
религии, то есть без
понятия о зле и добре.
Патриархальные
религии обоготворяли семьи, роды, народы; государственные
религии обоготворяли царей и государства. Даже и теперь большая часть малообразованных людей, как наши крестьяне, называющие царя земным богом, подчиняются законам общественным не по разумному сознанию их необходимости, не потому, что они имеют
понятие об идее государства, а по религиозному чувству.
Для того, чтобы ясно было, как невозможно при таком взгляде понять христианское учение, необходимо составить себе
понятие о том месте, которое в действительности занимали и занимают
религии вообще и, в частности, христианская в жизни человечества, и о том значении, которое приписывается им наукой.
Когда любовь
Есть ложь, то все
понятия и чувства,
Которые она в себе вмещает:
Честь, совесть, состраданье, дружба, верность,
Религия, законов уваженье,
Привязанность к отечеству — все ложь!
К несчастию, все их усилия не были в состоянии возвысить народ до совершенно чистых и правильных
понятий о христианской
религии.
Современное сознание различает
понятия: жизнь, знание,
религия, тайна, поэзия; для предков наших все это — одно, у них нет строгих
понятий.
Вот начало того дуализма, который находим мы в основании всех естественных
религий: Вишну и Шива, Ормузд и Ариман, Белбог, и Чернобог, и проч., и проч., служат олицетворением первоначальных
понятий человека о силах природы…
Нет людей с более запутанными
понятиями о
религии, о нравственности, о жизни, чем люди науки; и еще более поразительно то, что наука нашего времени, совершая действительно большие успехи в своей области исследования условий материального мира, в жизни людей оказывается часто не только ни на что не нужной, но еще и производящею самые вредные последствия.
У Юма она имела субъективно-человеческое значение — «быть для человека», у Беркли получила истолкование как действие Божества в человеческом сознании; у Гегеля она была транспонирована уже на язык божественного бытия: мышление мышления — само абсолютное, единое в бытии и сознании [К этим общим аргументам следует присоединить и то еще соображение, что если
религия есть низшая ступень философского сознания, то она отменяется упраздняется за ненадобностью после высшего ее достижения, и только непоследовательность позволяет Гегелю удерживать
религию, соответствующую «представлению», в самостоятельном ее значении, рядом с философией, соответствующей «
понятию».
В действительности мы знаем, что эта философская дедукция земли и неба совершается посредством фактических позаимствований у эмпирического бытия, которое отнюдь не соглашается быть только
понятием [Совершенно справедливо замечает А. Древе в своих примечаниях к гегелевской философии
религии: «Гегель отожествляет сознательное бытие не с сознательной стороной бытия (Bewusst-Sein) или идеальным бытием, но непосредственно с реальным и приходит, таким образом, к чудовищному утверждению, что можно посредством конечного, дискурсивного, сознательного бытия продумать процесс абсолютного, вечного, досознательного и сверхсознательного мышления непосредственно как таковой.
Отсюда заключает Гегель, что и «самое скудное определение непосредственного знания
религии… не стоит вне области мышления… принадлежит мысли» (70) [В прим. 39 (стр. 419) А. Древе справедливо замечает: «Гегель забывает здесь, что бытие логики обозначает только чистое
понятие бытия, а не самое это бытие, что утверждение...
В замкнутом субъективизме, имманентизме и психологизме неповинна поэтому даже и эта
религия, как бы ни было скудно ее положительное учение о Боге [На это справедливо указывает Гартман, у которого вообще мы находим чрезвычайно отчетливую постановку проблемы
религии в ее общей форме: он устанавливает, что «всякий объект религиозной функции есть бог; бог есть не научное, но религиозное
понятие; наука может заниматься им, лишь поскольку она есть наука о
религии.
Самобытность
религии основана на том, что
религия обладает своим способом опознания Божества, или органом трансцендентного, своим удостоверением или (если распространить на область религиозной жизни
понятие опыта, как сделал это Джемс) своим особым опытом.
Отсюда само собою следует, что, напротив,
понятия и принципы, все без исключения, сами по себе чужды
религии.
Действительно, попытка исчерпать содержание
религии логическим анализом общих
понятий приводит ее к иссушению и обескровлению — таковы «естественные» или философские
религии, пафос которых и состоит во вражде ко всему конкретно-историческому (вспомним Толстого с его упорным стремлением к абстрактно универсальной
религии: «Круг чтения» и под.); между тем живая
религия стремится не к минимуму, но к максимуму содержания.
Религиозный имманентизм, к которому и сводится сущность психологизма в
религии, враждебно направляется против веры в трансцендентного Бога и тем самым уничтожает своеобразную природу
религии, подвергая при этом ложному и насильственному истолкованию основные религиозные
понятия.
Религия разделяет с музыкой ее алогичность, к ней неприменимы
понятия истинного и ложного.
«Естественная», абстрактная, внеисторическая
религия есть Unding [Бессмыслица (нем.).], нечто не существующее, — отрицательное
понятие, не имеющее положительного содержания, но почерпающее его лишь из того, что им отрицается.
Здесь все сообразно
понятию: нет ничего тайного в Боге» [Мысль о том, что в Боге нет тайны, что Он вполне познаваем, встречается не раз на страницах гегелевой философии
религии: стр.334, 335–336.] (48) [Ср. там же.
Во избежание недоразумений прибавим, что
понятие «божество, бог» берется нами пока в самом широком и неопределенном смысле, объемлющем различные
религии, как формальная категория, применимая ко всевозможному содержанию.
Впрочем, на пути точного трансцендентального анализа здесь и нет выбора — в
религии неизбежно приходится иметь дело с этой сопряженностью противоположных логических полюсов, их взаимоотталкиванием и постоянным притяжением: в категориях
религии трансиендентно-имманентное есть основное формальное
понятие, в котором осознается связь с божеством.
То, что сообщает
религии чувство бесконечной глубины и неизреченной тайны, трансцендентный фон Бога, вне
религии кажется такою же пустотой или «пограничным
понятием», как Ding an sich в системе Канта.
Ибо к
религии может принадлежать из того и другого только то, что есть чувство и непосредственное сознание, но Бог и бессмертие, как они встречаются в таких учениях, суть
понятия (101).
Вера, на которой утверждается
религия, не может ограничиваться субъективным настроением, «Богом в душе», она утверждает, что Бог есть, как трансцендентное, есть вне меня и лишь потому есть во мне [
Понятие «есть» в применении к Богу употребляется здесь только в предварительном и условном значении, в противопоставлении субъективизму.
Религия имеет в своих основах опытный, можно сказать, эмпирический характер (конечно,
понятие опыта берется здесь в расширенном смысле), а потому не может быть установлена одной философской «дедукцией» или мистическим «гнозисом».
В этом смысле
понятие безбожной
религии содержит contradictio in adjecto [«Противоречие в определении» (лат.) — логическая ошибка; напр.: «круглый квадрат».], внутренне противоречиво, ибо существо
религии именно и состоит в опытном опознании того, что Бог есть, т. е. что над миром имманентным, данным, эмпирическим существует мир иной, трансцендентный, божественный, который становится в
религии доступным и ощутимым: «
религия в пределах только разума» [Название трактата И.
Истинную же сущность
религии образует не это и не какое-либо иное
понятие, а лишь непосредственное сознание Божества, как мы находим Божество одинаково и в нас самих и в мире.
Интуиция тварности, имеющая столь первостепенное значение в
религии, вообще с трудом переводится на язык религиозной философии, ибо последней здесь приходится не «дедуцировать»
понятия, но давать лишь философский пересказ религиозного переживания.
Можно, конечно, для обозначения этого чувства сочинить новый термин, но, нам кажется, в этом нет никакой нужды, ибо в своем предварительном и формальном определении трансцендентное
религии пока еще не отличается от трансцендентного философии: это больше логический жест, чем
понятие (каковым, впрочем, и неизбежно будет всякое логическое
понятие трансцендентного, т. е. того, что находится выше
понятий).], не принадлежит имманентному, — «миру» и «я», хотя его касается.
Пара соотносительных
понятий «трансцендентное — имманентное» играет существеннейшую роль в определении
религии.
Религиозные образы, реализующие и выражающие религиозное содержание, представляют собою то, что обычно называют мифом. Мифу в
религии принадлежит роль, аналогичная той, какая свойственна
понятию или суждению в теоретической философии: от его понимания зависит оценка религиозно-догматического сознания.
Римское
понятие о
религии, проникнутое полезностью, перешло в христианство, как
религию социализированную.
Без
понятия андрогина остается непонятной центральная идея
религии — идея образа и подобия Божия» [Там же, с. 190–191.]. «Небесная София (идея) была помощницей первозданного человека, не бывшего ни мужчиной, ни женщиной; через свой союз с нею — который, следовательно, не мог быть половым — он и должен был упрочить андрогина и уничтожить в себе возможность стать мужчиною или женщиною.
— По крайней мере, я был бы осторожнее при выборе… Твой брак с самого начала носил в себе зародыш несчастья: женщина чуждого происхождения, чуждой
религии, дикая, капризная, бешеная польская натура, без характера, без
понятий о том, что мы называем долгом и нравственностью — и ты, со своими стойкими
понятиями о чести, — мог ли ты иначе кончить подобный союз?.. А между тем, мне кажется, что ты, несмотря ни на что, продолжал любить ее до самого разрыва.
В ее
понятиях значение всякой
религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия.
Действительно, в еврейской
религии ни
понятия, ни слова такого не было.
Оно неосновательно, потому что главным поводом своего появления выставляет большое распространение моего совращающего людей лжеучения, тогда как мне хорошо известно, что людей, разделяющих мои взгляды, едва ли есть сотня, и распространение моих писаний о
религии, благодаря цензуре, так ничтожно, что большинство людей, прочитавших постановление синода, не имеют ни малейшего
понятия о том, что мною писано о
религии, как это видно из получаемых мною писем.
Вольнодумный Шопенгауэр прямо называет еврейскую
религию самой пакостной (niederträchtigste) из всех
религий за то, что в ней нет и
понятия (keine Idee) о бессмертии души.